Глава из книги Григория Померанца и Зинаиды Миркиной
"ВЕЛИКИЕ РЕЛИГИИ МИРА"
Изд. Университетская книга, Москва, 2001


 
 

ПРОРОК ПУСТЫНИ ( ИСЛАМ )

                            Потомки Измаила

К юго-востоку от Палестины, в Аравийской пустыне, кочевали арабские племена. К VI—VII векам они находились примерно на той же стадии развития, что и в эпоху Моисея. Из рода в род переходил старинный обычай кровной мести. Практиковалось убийство новорожденных девочек (чтобы уравновесить убыль мужчин в боях). Только в течение четырех священных месяцев вражда прекращалась, и в городе Мекка устраивалась ярмарка.

Вера арабов походила на веру многих других племен: они признавали верховного бога Аллаха, стоящего над отдельными людьми и народами. В то же время почиталось множество духов и богов природы. Как правило, один из богов средней руки становился покровителем племени (а отдельный человек мог обладать еще и особым духом-покровителем). Этим богам приносились жертвы, от них ждали спасения в беде, а к верховному Богу — Аллаху, слишком высокому и туманному, почти не обращались.

Корень слова «Аллах» — «ал» — тот же, что в древнееврейском «эль» — бог. И в еврейской древности этот бог не был единственным. Только со временем пророки заставили народ отказаться от почитания других богов, кроме Сущего, Яхве. Праотца Авраама (Ибрагима), легендарного основателя монотеизма, арабское предание считало и своим предком (через его сына Измаила). На арабской почве легенда обросла новыми подробностями. Рассказывали, что Земзем, протекавший в Мекке, — тот самый источник, из которого ангел напоил Измаила, изгнанного вместе со своей матерью, служанкой Агарью, из дома Авраама. А обломок скалы неподалеку— «место Авраамово» («макам Ибрагим»); там Авраам, пришедший навестить старшего сына, учил его молиться Богу.

С III—IV веков в Аравию с двух сторон проникает христианское влияние (из Сирии и из Эфиопии). Еще раньше, по-видимому, начал распространяться иудаизм. Однако только отдельные племена переходили в новую веру. Законы и обряды Ветхого и Нового Заветов были слишком сложны для жителей пустыни. К тому же их смущали различия между «народами Книги», как арабы называли евреев и христиан. Некоторые арабы становились монотеистами, не принимая никакого Завета — ни Моисеева, ни христианского. Их называли ханифами. Ханифы призывали отказаться от племенных.богов и поклоняться единому Аллаху. Но их прорицания были очень смутны, неопределенны. Из веры в туманного Аллаха не вытекало никакого закона, никакого порядка. «О, Аллах, если бы я только мог знать, какой образ угоден тебе, я сейчас же принял бы его. Но я этого не знаю!» — восклицал один из предшественников Мухаммеда Зейд. Народ продолжал держаться традиционной веры, хотя уважение к ней сильно поколебалось.

                           Нет Бога, кроме Бога!

В этих условиях и начал действовать Мухаммед, основатель ислама. Мухаммед принадлежал к роду Хашим из торгового племени курейшитов, владевшего Меккой. Он рано осиротел, не получил никакого наследства и служил каравановожатым, а потом приказчиком. Двадцати пяти лет Мухаммед женился на своей хозяйке, богатой вдове Хадидже. Брак был счастливым. Мухаммед любил Хадиджу. У них росла дочь Фатима. Жизнь как будто сложилась благополучно. Но Мухаммеда влекло к чему-то еще. Каждый год он уходил на месяц в пустынные ущелья и там в одиночестве погружался в глубокое созерцание. Суровая красота аравийской природы переполняла его. Он смутно сознавал в себе призвание к огромному делу, к великому открытию. Однажды, когда ему было уже сорок лет, после долгого жаркого дня, проведенного в ущелье Хира, ему приснился сон. Кто-то приблизился и велел: «Читай!», но Мухаммед не мог. Тогда неизвестный сдавил его со страшной силой, почти насмерть, и повторил: «Читай!». Проснувшись, Мухаммед почувствовал, что слова, которые от него требовали прочесть, записаны в сердце. Он испытал небывалый прилив сил и понял это как веление Бога: читать книгу мироздания и рассказывать о ней людям, дать арабам новую книгу, сравнимую с Книгой соседних народов. «Коран» и значит— «чтение», «книга».

Пушкин, прочитав Коран, воскликнул: "Плохая физика, но зато какая смелая поэзия!". Коран - книга, продиктованная человеком, грамотой не владевшим или владевшим очень плохо, но это книга великого вдохновения. Первые пророчества Мухаммеда захватывают своей внутренней открытостью красоте мира, обостренным восприятием, превращающем весь мир в чудо.

У русского художника Николая Рериха есть картина, изображающего Мухаммеда в ущелье Хира в тот момент, когда замысел Корана вошел в его душу. Напряженная по краскам картина дает ощущение такой пересыщенности чувств, которая уже сама по себе  чудо. Рерих написал звенящий и пылающий мир, увиденный глазами Мухаммеда.

Первое, что понял Мухаммед, - это истина о единстве мира. Так еще раз было сделано открытие, которое уже делалось легендарным Авраамом, и греком Ксенофаном, и другими, о ком мы еще будем говорить. Еще раз «увиделось», что Вселенная — единое целое, и все люди в ней — братья. Коран ярко и поэтично пересказывает легенду о том, как Авраам искал Бога *(см. прим.) «Я не причастен к поклонению вашим божествам, — воскликнул Авраам—Ибрагим, когда его последний кумир, солнце, закатился. — Я поднимаю лицо мое к Создателю неба и земли, почитайте Его единственного! Я не с теми, кто причисляет богов к Богу!»

Боги стихий, боги племен одним махом были отброшены. За отдельными явлениями выступил общий ритм, общий закон жизни — единое, которое сильнее всего частного, всего видимого, проявляющегося — даже самого высокого, как солнце, самого таинственного, как звезды. «Если бы во Вселенной было много богов, ее разрушение было бы близко», — говорит Коран. В этом, может быть, еще наивном по форме высказывании скрывается очень глубокая мысль. Разница между одним и многими богами не количественная, а качественная. В четком символе осознается связь всего со всем. И в поле этой связи отдельные боги, божки и демоны падают с престолов **. Это шаг человеческого ума, сделавший возможным нравственный сдвиг, переход от морали племен, враждующих друг с другом, к единой нравственности, к выходу за рамки не только личного, но и племенного эгоизма. Единый Бог означал ( в понимании Мухаммеда и его первых последователей) единый нравственный закон, прекращение вражды, сознание всеобщего братства, конец распрям, мир.

Прим. * Этой легенды нет в Библии. Мы находим ее только в более поздних агадах (сказаниях).

** Разумеется, монотеизм не всегда и не в равной степени использует возможность «расколдовывания мира» (как выразился немецкий социолог М. Вебер). Но такая возможность в нем есть, и она осуществилась в многочисленных рационалистических течениях, подготовивших почву современной науке. Рационалисты средневекового ислама (Аверроэс, Авиценна) и рационалисты XVII века (Декарт, Ньютон) верили в Бога, но не верили в чертей и домовых.

                            О, если бы вы знали...

Мухаммед, почувствовав себя посланником Божьим, не пытался перечеркнуть прежние пророчества. Напротив, на первых порах в Мекке он с большим уважением отзывался о «народах Книги» — христианах и иудеях. Последователи Мухаммеда молились, повернувшись лицом к Иерусалиму. Различие между отдельными формами монотеизма (единобожия) казалось несущественным. У каждого народа, считал Мухаммед, есть свой пророк, «читающий» и возвещающий книгу жизни, но суть их учения — одна и та же: «Бог всех нас создал из одного человека». «Первоначально все люди имели одну веру, потом они предались религиозным спорам». Каким именно — ранний Мухаммед не хотел в это вникать, он не видел в этом смысла. «Те, — говорил он, — которые, восставая против Бога и посланников Его, полагают между ними различия, веря одному и не веря другому, создают себе произвольную веру».

На самого себя Мухаммед смотрел очень трезво: "Я такой же человек, как вы, я только получил откровение, что Бог наш есть Бог единый". На иронические призывы совершить чудо ( опустить свод небесный и показать Бога и ангелов или взойти на небо по лестнице и т.п.) Мухаммед отвечал: "Если бы они видели свод небесный, орушивающийся на их головы, они сказали бы: это скученные облака*". Мухаммед пытался просто убедить своих земляков, заразить их своим чувством жизн Но мекканские купцы были нечувствительны к проповеди. "Покинем ли мы наших богов, говорили они, -  ради безумного поэта?" Однако Мухаммед не мог замолчать. Как и прежние пророки, он вместе с новым религиозным чувством открыл в себе новое нравственное чувство, совершил переход от обрядовой морали к внутренней, от верности традиции, закону - к голосу совести, и это открытие он не мог хранить про себя.

Высшее для родовой и племенной нравственности - благо рода и племени. представления о добре и зле еще не отделились от представлений о выгоде  (не личной, но родовой, племенной). Чужестранец, если он гость, находится под защитой, но общественного представления о святости человеческой жизни нет. Внутри племени нельзя убивать, нельзя грабить, но чужаков - не только можно, а даже следует. И в отношениях с родичами важно только не нарушать закон, обычай. Если обычай не предусматривает каких-то новых требований (например, прощать своим должникам), то это блажь, чудачество. Если обычай требует побивать грешников камнями, то жалость к ним, с племенной точки зрения, даже преступна.

Всему этому резко противостоит мораль, основанная на голосе совести. У пророков этой морали возникает сознание, что вредить кому бы то ни было, любому другому — значит вредить самому себе, своей душе, т. е. разрушать какой-то пласт духовной жизни, самый глубокий, в котором ощутима всеобщая связь, неотделимость всех живых друг от друга. Это чувство всеобщей связанности, братства людей заставляет ощутить добро не как количество домов, скота и оружия, а как душевную чистоту и полноту, отзывчивость, готовность поделиться, открытость.

Вера в ранних сурах (главах) Корана совершенно неотделима от добра, от властного нравственного порыва: «Он не уверовал в Бога великого, он не заботился о пище бедного!». Та же идея, что и в раннем христианстве: «вера без дел мертва». Важнейшая заповедь Аллаха — милосердие. «Знаешь ли ты, что есть вершина? Выкупить пленного, накормить в день голода сироту ближнего и нищего безвестного...» Тем, кто выполняет эту заповедь добра, Мухаммед обещает вечное блаженство. Ослушникам он грозит адским огнем.

У Мухаммеда были яркие сны (об одном из них мы уже рассказывали) и видения, связанные с потерей сознания. Образы, возникавшие в мозгу в момент высшего напряжения всех его чувств, ощущались им как свидетельства о какой-то небесной реальности, куда Бог разрешил ему заглянуть. В живом воображении Мухаммеда старые мифы разрастались и расцветали новыми подробностями. Так, в раю появились гурии (девы с огромными прекрасными глазами). Ад приобрел геометрическую форму, с разделением грешников по ярусам в зависимости от тяжести грехов. Впоследствии этот образ попал на Запад, захватил Данте и был воплощен и развит в его «Божественной комедии».

Выбор между раем и адом выражал (пусть несколько слишком просто, в «лоб») идею свободы человека и ответственности за его поступки. А это очень важно. Вот как понимание ответственности звучит в Коране: «Мы предложили истинную веру небесам, земле, горам. Они не посмели принять ее. Они трепетали перед этим бременем. Человек принял ее и стал неправедным и бессмысленным...» Так говорит Аллах. Человек разумен и поэтому отвечает за все. Ты ощутил в себе разум, а это означает ответственность. Ты осознал мир, ты принял на себя ответственность за мир, — так отвечай!

Вот, примерно, то, что Мухаммед проповедовал жителям Мекки. Истина, открытая им, во многом совпадала с учениями других пророков. Задача, стоявшая перед Мухаммедом, была довольно близка к задаче Моисея. Века развития еще не разделили этику и политику, преображение личности — и объединение племен. Мухаммед хочет и нравственного переворота, и могучего арабского государства, которое будет живым царством справедливости. Далекие всходы в будущем ему не достаточны. Он жаждет победы скорой и явной.

                     Пророк становится повелителем

Хадиджа и ближайшие родственники стали первыми сподвижниками Мухаммеда. Но большинство жителей Мекки встречали нового пророка насмешками. Мухаммед с трудом собрал несколько десятков последователей, главным образом из бедняков и рабов. Хозяева их преследовали. Некоторым Мухаммед разрешил наружно отказаться от него. Часть рабов сумел выкупить богатый Абу Бекр, один из немногих знатных курейшитов, поверивших пророку. Однако положение рабов, даже выкупленных на волю, было таким шатким, что большинство мусульман дважды спасалось бегством в христианскую Эфиопию (напомним, что в этот период Мухаммед еще считал христиан и иудеев почти единоверцами).

Практический разум купца толкал Мухаммеда к компромиссу, к сделке с земляками. В минуту слабости он признал трех почитаемых богинь «дочерьми Аллаха», «небесными лебедями» и заступницами смертных. Но в мекканский период голос совести был сильнее делового расчета. «Чуть было неверные не заставили тебя покинуть наше учение и выдумать нечто другое от нашего имени. Уступчивостью своей ты купил бы дружбу их...» — сказал Мухаммеду внутренний голос, который он ощущал голосом Аллаха. Сделка была расторгнута. Положение непризнанного пророка было очень трудным. Но по большей части Мухаммед держал себя с большим достоинством. Предание рассказывает, как однажды один знатный курейшит стал осыпать Мухаммеда насмешками. Мухаммед молчал. В это время мимо проезжал дядя его Хамза, возвращавшийся с охоты. Оскорбленный за племянника, он ударил обидчика и сгоряча сказал, что сам он той же веры. Так Мухаммед, не вступая в спор, приобрел нового последователя. Эта история хорошо характеризует Мухаммеда в первый, мекканский период его деятельности.

Год за годом Мухаммед пытался обратить своих земляков терпением, выдержкой и страстным убеждением. В ответ мекканцы объявили бойкот последователям Мухаммеда: их перестали допускать к Каабе (общему святилищу), ничего им не продавали и не покупали у них. Если их не убивали, то только потому, что Мухаммеда, его ближайших сподвижников (Абу Бекра, Омара) и других мусульман-курейшитов защищал закон кровной мести. За Мухаммеда, кем бы он ни был, вступился бы весь род Хашим. Родовая солидарность в старой Аравии стояла в общем выше религиозных распрей. Положение, однако, ухудшилось, когда умер глава рода Хашим, дядя Мухаммеда Абу Талиб, и господство в роде перешло к врагам Мухаммеда. Это означало, что при каком-нибудь новом конфликте род мог отказаться от своего непокорного члена, и он оказался бы вне закона. Мухаммед понял, что «нет пророка в своем отечестве» (эта евангельская поговорка явно оправдывалась по отношению к нему). Надо было переходить к проповеди среди других племен.

Умерла, так и не увидев торжества Мухаммеда, Хадиджа. В душе пророка что-то надломилось. Он ожесточился на неверных и, видимо, уже тогда замыслил новый план: объединить племена, враждебные Мекке, и заставить непокорных слушать себя. В Мухаммеде разворачивается рядом с пророком другой человек: государственный деятель, полководец, дипломат. И политические цели начинают оправдывать обычные в тот век средства.

Первая попытка проповеди вне Мекки окончилась провалом: горожане. Таифа высмеяли Мухаммеда и чуть не избили его. Мухаммед начал думать о Ясрибе. Там соседство с племенами, исповедовавшими иудаизм, подготовило почву для единобожия. Среди богомольцев, шедших в Мекку, он встретил людей ясрибского племени Хазрадж. Проповедь увлекла шестерых, и они обещали на другой год привести с собой еще шесть мусульман.

На следующий год, в самом деле, явилось 12 человек из хазраджей и из соседнего ясрибского племени Аус. Мухаммед взял с них клятву: не признавать другого бога, кроме единого; не воровать, не прелюбодей-. ствовать, не убивать своих детей, не клеветать — и быть покорными посланнику божьему.

В отсутствие Мухаммеда ясрибская община быстро росла: через год пришло 75 мусульман. Позвав своего дядю, Мухаммед совершил торжественный обряд выхода из племени курейшитов и вступления в ясрибскую мусульманскую общину. Ясрибцы дали при этом новую клятву: защищать Мухаммеда с оружием в руках, как защищают своих жен и детей (это вошло в историю как «клятва мужей»).

Так ислам превратился в общину верующих, организованную наподобие племени. Чувство связи всего живого, открывшееся Мухаммеду в ущелье Хира, уступило место связи всех верных против неверных.

Мусульмане Мекки переселились в Ясриб. Бегство Мухаммеда (хиджра) стало началом нового мусульманского летосчисления (с 622 года н. э.).

Ясриб получил новое имя — Медина (буквально — город, город пророка). Там построен был первый дом мусульманской молитвы (мечеть) и написан устав, положивший начало исламу как религиозному, политическому и общественному строю. По уставу все верующие составляют единый народ. Между верными должны быть забыты все раздоры. Кровная месть отменяется. Правоверные защищают друг друга (как прежде соплеменников) с оружием в руках. Решение всех спорных вопросов предоставляется Мухаммеду. С местными арабами, не принявшими ислам, и с племенами, исповедовавшими иудаизм, был заключен особый договор о союзе.

Таким образом, возникло маленькое теократическое государство *. Во главе его стоял посланник божий — Мухаммед и два его помощника: Абу Бекр и Омар, замещавшие его в случае нужды и на молитве, и в делах государственных. После смерти Мухаммеда они стали первыми халифами — заместителями**. В их руках сосредоточилась и политическая, и военная власть, и собственно духовные дела, забота о воспитании людей, распространение новой веры и новой нравственности. Учение Мухаммеда получило авторитет, которого ему так не хватало раньше. Пример пророка (или халифа) стал законом. Но зато сам властитель все меньше и меньше мог служить примером. Чем большей становилась его власть, тем больше делалась ее тяжесть.

В Коране сказано: «Идолопоклонство хуже убийства». Из этого непосредственно не вытекает, что идолопоклонников надо убивать, напротив, речь просто идет об осуждении обрядов, требовавших человеческих жертвоприношений, ритуальных убийств. Узаконенное, освященное убийство (входившее, как мы помним, в примитивные и архаические культуры) внушало Мухаммеду величайшее отвращение...

Но слова имеют свою судьбу, свою логику, независимо от первоначальных намерений автора. И была в этих словах Мухаммеда еще одна опасная возможность: поставить идолопоклонников вне закона, вне круговой поруки добра. Прошло немного времени, и возможность эта превратилась в действительность.

На следующий год после хиджры Мухаммед послал несколько мусульман на разведку в Мекку. Они встретили караван, шедший под охраной четырех курейшитов. Дело было в месяце Раджаб, одном из четырех священных месяцев мира. Но мусульманам не страшны были языческие запреты. Они напали на караван, одного курейшита убили, двух взяли в плен и привезли в Медину богатую добычу. Мухаммед был очень разгневан. Он признавал только оборонительную войну и учил; «Не нападайте первыми. Бог ненавидит нападающих». Это было чрезвычайно важным принципом новой веры. Однако чутье политика подсказало пророку, что нельзя охлаждать ревность воинов. И Мухаммед сделал шаг, быть может, решающий для быстрого успеха ислама (ни одна мировая религия не распространялась с такой быстротой): он согласился примирить покорность единому Богу с верностью традиционной страсти к добыче. Принцип: «идолопоклонство хуже убийства» был истолкован по-новому...

Награбленное поделили между мусульманами, и с этих пор воины, отправляясь в поход, могли рассчитывать не только на райское блаженство (в случае гибели в бою), но и на некоторое земное предвосхищение рая: добычу, рабов, наложниц.

Чем могущественнее делался Мухаммед, тем ревнивее относился он к своему авторитету. Его личный авторитет сливался с авторитетом государства, стал осью, на которой держалась вся система ислама. В Мекке Мухаммед терпеливо переносил насмешки, в Медине насмешка превратилась в оскорбление величества, в политическое преступление.

(Примечания:* Теократия — форма правления, при которой высшая власть принадлежит священнослужителям.

** Сперва Абу Бекр, потом Омар. Большинство мусульман считает их «праведными халифами» в противоположность позднейшим, развращенным властью.)