ЧЕРЕЗ СТЕКЛЫШКО ДНЕЙ

 
  Поэтов по имени Ирина Ковалева в Москве два. Точнее, две. Одна - не только поэт, но и филолог, сокуратор литературно-филологического сайта "Итака". Больше она и известна как филолог, специалист по новогреческому языку и литературе. У нас в "EL-НГ" напечатала статью о первом большом издании на русском языке Константиноса Кавафиса. Вот об этой Ирине Ковалевой идет речь. Стихи Ковалевой публиковались в основном в журналах русского зарубежья: "Новый журнал", "Слово".В издательстве "Итака" наконец вышел первый сборник стихотворений Ирины Ковалевой. Мы предлагаем читателям избранные тексты из этого сборника и еще одно совсем новое стихотворение.  
 

 
 
 
***
 
Я еще тебя различу
через стеклышко дней,
но словно бы уносят свечу
и отблеск бледней, бледней.
 
Я еще вижу ослепительный взмах
и разноцветную тьму,
помню, что предшествуют вдох и страх
имени твоему,
 
но там, за тяжелой портьерой сна,
за переплетом окна,
где раньше была суета, беготня,
шорох и вообще возня, –
теперь тишина
 
и пустота. Остановлен бег
стрелок, и, подводя черту,
равнодушный, мелкий сыплется снег
из пустоты в пустоту.
 
1997
 
SOUVENIR
 
О чашке разбитой, о горле больном,
О шарфе кусачем и, может, о том,
Как пахнет подтаявшим черным снежком, –
Налгали тебе. Но теперь не солжем,
Что не было нас, как не будет потом.
Мы все тебе снились во сне ледяном –
Как здесь, на Покровке, Волхонке, Солянке
Скребут по асфальту полозьями санки –
Лопатки и варежки держат в руках
Серьезные дети в пуховых платках,
И солнце играет в пустых куполах,
И галочий крик отдается в ушах.
Но если и ты на краю обернешься –
Мы все тебе снились. Теперь ты проснешься,
И штору отдернешь, и дню улыбнешься –
Вчерашние сны поминать ни к чему.
Так пусть, угасая, уходят во тьму
И купол лоскутный, и лес над рекой,
И дым, и граната зерно за щекой,
И та, что стояла у самой черты
Под мартовским ветром своей правоты.
 
1981
 
ПАЛИНОДИЯ
 
В заплатах и вечер, и дождик висячий.
Заплачу внезапно безумным, безудержным плачем, –
 
За плети дождя, облепившие Летний,
За плешь переулка – сплетение петель и сплетен, –
 
И гнев дерзновенными правит устами, –
Как жалоба в горле, клокочет вода под мостами, –
 
Не слушай меня: я всего лишь учусь славословью,
Папирусный список кладу к изголовью:
 
"Тебе подобает хваленье и всякая слава,
И сладостный дым криптограммы кудрявой,
 
И светлая строгость, и мысли слепой домоганье,
И тьма, и любви молчаливое знанье".
 
1982
 
РАЗРЫВ
 
I
сегодня
увижу тебя и пройду мимо
после
уже никогда не увижу
потом пойму
что тебя уже нет с нами,
разве я оставлю тебя?
у ног твоих сяду молча
терпеливей собаки
остроухой глиняной верность так верность
 
II
Я не знаю вас.
Я никогда не знал вас.
Он отвернулся.
а ты все еще тянешь руки,
все еще лепечешь
здравствуй люблю что с тобой ничего не слышно
 
1982
 
ВИГИЛИЯ ВТОРАЯ
 
Во мраке – костры и нестройные крики:
Пируют и пряности в кубки кладут...
"А ты здесь зачем?" – Я зову Эвридику.
Пусть мне Эвридику мою отдадут.
 
– Найти Эвридику и дать провожатых!
Вы слышали, шваль?! – приказали в ночи.
И тотчас встает – шестиногий, косматый,
Но память мне руку сжимает: молчи!
 
"Ну, точно! Вон там, у реки, погляди-ка, –
В низине, – в крикливой толпе эвридик –
Вон – в красной сорочке – твоя Эвридика:
Вкруг чучела скачет и в дудку дудит. 
 
Она? Узнаешь? Подозвать, для порядку?"
И скажет она: "Мне не страшно в аду.
Я сплю. Я забыла земную повадку.
И рада, что здесь, и назад не пойду". 
 
1983
 
***
 
Но время течет – и душа вырастает из плача,
И видит, что стала иной и по-новому зрячей;
 
Тогда ты спускаешься в сад – распустившийся, в цвете,
Где ветки растут, как будто играют на флейте,
 
И скажет душа, опускаясь в цветущие травы:
"Оставь меня здесь. Я уже не радею о славе".
 
Но после встает и уже говорит по-другому
И просит прощенья за скудную ревность по дому,
 
И просит: "Позволь мне погибель, и боль, и тревогу,
Пусти меня в тьму и дай мне любви на дорогу.
 
Я знаю – на дне, как звезда в глубочайшем колодце,
Ты встретишь меня – и любая пропажа вернется.
 
Все порознь оставлю – зане обрету целокупно.
Но это одно ниспошли по мольбе неотступной:
 
Туда – в беспросветный уже, безнадежный, кромешный, –
Глоток утешенья – живой, полновесный, неспешный,
 
И отдых глубокий, как вдох, забытье, когда ночь на исходе,
И боль, что из сердца иглой онемевшей выходит,
 
Виденье небесного чина, венца и почета
И руки – чело отереть от смертельного пота".
 
1983
 
***
 
Вздрогнув, – послушав, – душа понимает:
Сад облетает.
 
Благовест, льющийся справа и слева,
С каждого древа.
 
Это и с нами когда-то бывает.
Свет прибывает;
 
Тоньше и тоньше осеннее пламя.
Между стволами
 
Тень, потерявшая прозвище, бродит
И не уходит;
 
Вот и меня, как листву, отпускает:
Сад облетает.
 
1983
 
РЕКВИЕМ
 
Сердце тускнеет и пробует плач быстротечный.
Свет бесконечный,
Я позабыла тебя, не узнала в окошке аптечном,
Запахе млечном, страхе запечном... 
 
Как называли тебя на твоем языке безупречном?
 
Здесь – в темноте, в тесноте, в глухоте деревянной, –
Гость самозванный – является страх постоянный,
Страх, стерегущий дыханье ночное, глядящий
В темные окна, встающий из кроны шумящей,
Крови шумящей...
 
Что же я вспомнить хотела о жизни моей настоящей?
 
Влага струится в предутреннем сумраке хилом.
Тенью бескрылой,
Звуком унылым – верни меня памяти милой,
Бедной, богатой – дождя золотого богаче,
Крепкой, как посох, зажатый в ладони незрячей, – 
 
Той, что скудеет и требует крови горячей.
 
Вижу тебя в ослепительной алой одежде, –
Ясной, как солнце, как солнце, сиявшее прежде, – 
 
Имя скажи мне. Я имя на ощупь узнаю.
– Ты ли, – скажу, –вот улыбка твоя золотая...
 
Я и теперь подошла бы к тебе, как живая. 
 
Память останется там и рыдает, с колен не вставая.
 
Я же, внезапно очнувшись на топком болоте,
Сразу забуду, что видела в душной, тяжелой дремоте.
Я выбираюсь на сушу из илистой жижи, –
Тень, усмехаясь, стоит, – ухожу и не вижу
Раны разверстой, что заткнута губкой бескровной.
Друг удивился, заметивши шаг мой неровный.
И, обсуждая виденья ночного кошмара,
Мы, чтоб укрыться от немилосердного жара,
Стали спускаться к реке, что блеснула вблизи за кустами.
Вот и заветное место ветла осенила ветвями. 
 
Мы опустились на землю, шутя, что теперь за венками
Дело, а все остальное готово для пира,
И разломили головку овечьего сыра.
 
1983
 
***
 
Теперь я забуду и снова припомню не скоро.
А прежде я слышал и думал, что это бывает;
Бывает, и с кем не бывало (и даже со мною?), – как штору
Отдернут, как рамы весной выставляют,
 
Как долго болевший однажды проснется спокойным,
И новая мысль голубеет на лбу утомленном...
Полуденный свет разливается в сумраке комнат,
И голубь тяжелый воркует за дверью балконной...
 
Любимая, лгу: ты все это умеешь и можешь,
Ты знаешь бессонного утра слезящийся воздух,
Ручьи на стекле; ты приучена к жесткому ложу,
К бессоннице долгой, к бессолнечной жизни, бесслезной... 
 
О, как благовонна твоя безупречная кожа.
Как жемчуг, ровна аравийская поступь гнедая.
Я беден, любимая, беден, и в платье дорожном,
И в небе пустынном Венера дрожит и сверкает.
 
1984-1985

"Ирина Ковалева. В прошедшем времени."
Москва: Журнал "ИТака", журнал "Комментарии", 2002.
ISBN 5-85-677-003-X 40 стр.

Книгу можно приобрести в магазине "О.Г.И":
Потаповский пер. (м Чистые пруды), д. 8/12, стр. 2,
вход во двор, направо
тел. 229-54-89, 229-70-59, 927-57-76

Новое
 
МАЙСКИЕ ПРАЗДНИКИ
 
Выпить с друзьями; сажать картошку теще во Фрязино;
шашлычок на фазенде; слетать в Америку
или в Хургаду; спуститься, впервые за зиму,
в свой заплеванный двор посидеть на скамейке.
 
Раньше мы собирали цветные стекла. Ценилось синее,
золотой завиток на кобальтовом осколке,
бусина цвета радуги, цвета пера павлиньего,
и конфетное золотце целы под старой елкой.
 
2001

    Редакция нашего журнала сердечно благодарит Ирину Ковалеву
    за предоставленные нам стихи в авторской редакции.

       Рецензии 

    Ирина о книге О.Седаковой


   niw 17.02.02


гостевая книга